ОПЛЕВАННАЯ РОССИЯ

Миллионы зеленых бутылочных осколков, разбросанных в лесу, образовали гигантскую лупу, которая собрала в себя солнечный свет и усилила его. Получился всероссийский пожар.

Это не стихийный пожар, это рукотворный пожар. Его создали и создают те, кто бросают мусор в лесу. Горы и пятна этого мусора повсюду. И деться от него некуда. Хоть сядь в машину и отправляйся в глушь какого-нибудь Отраденского лесничества — все равно и там тебя тоже достанут эти жуткие картины: заросший ряской лирический пруд и канистра из-под автомобильного масла, которую кто-то зашвырнул подальше от берега.

Я избегаю называть этого кого-то человеком. Пару лет назад я написал для "Новой Газеты" небольшой текст о происходящем на наших глазах наглом, вопиющем, хамском замусоривании страны и назвал в нем того, кто страну замусоривает, коротко и ясно: свинокозел. Свин — потому что живет в грязи, любит грязь, творит грязь, создает прямо-таки апофеоз грязи. Козел — потому что туп и упрям и недоступен никаким словам. Буду пить водку на опушке и фигачить бутылками о стволы, буду хрумкать чипсы и бросать обертки под березы, буду литрами вливать в свое брюхо сладкое химическое пойло и швырять освободившуюся тару под кусты. Так он живет.

Тот текст не напечатали, видимо, редактору тема показалась мелкой. Конечно, мусор в лесу это не то что выборы в Думу или коррупция в высших эшелонах власти. Ну, мусор. Ну, бросают. Неприятно, конечно. Но что об этом писать, да еще с такой страстью? На фоне большой политики и глобальных проблем финансовых рынков разбитая о березу бутылка — пустяк. Но только этим летом разбитые бутылки, словно артефакт в дурной игре, объединили силы и подожгли Россию.

Мы живем в мусорной стране. Мы не можем переварить то, что потребляем, и поэтому мусор повсюду. На подмосковном футбольном поле, где я играл в детстве, новое поколение футболистов после игры оставляет банки, бутылки, смятые пакеты, раздавленные пачки. На другом подмосковном поле, где я играю теперь, вокруг кем-то когда-то установленных культурных скамеечек раскиданы все те же продукты жизнедеятельности свинокозла. Он бросает, где ест. Он швыряет, где пьет. И когда он покидает место, в его узком, крошечном мозгу не возникает мысли о том, что он потребил не пиво, водку и чипсы, а еще один кусочек страны. Оплеванный, замусоренный, сожженный ландшафт перестает быть живым и пригодным для жизни.

Начинается новая эпоха, когда дефицитом будут не материальные блага — да Китай с Тайванем напроизводят их сколько угодно! — а чистота и тишина. Это будет подлинная ценность жизни, доступная только людям власти и миллионерам. Они, эти избранные нового века, будут наслаждаться чистыми берегами ручьев в своих поместьях и нежной тишиной закатов, огражденной двумя кольцами личной охраны, тогда как все мы, остальные, будем сидеть, сдавленные в кучу, на замусоренных пляжах, пахнущих бензином, и вздрагивать в ночных кошмарах, когда свинокозел запустит со своего пятого или двадцатого этажа громогласное пьяное караоке.

Первой гибнет чистота, второй тишина. В век, когда прогресс техники дошел до того, что за двести долларов можно купить трубы иерихонские, наши города и поселки превращаются в места шумовых оргий. Можно отмахнуться от этого — ну что за тема, что за мелкотемье! — но только последствия этой мелкой темы неизбежно будут крупными. И неожиданными. Никто и предположить не мог, что битые бутылки подожгут Россию. Так и сегодня никто и предположить не может, к чему приведет звуковое замусоривание атмосферы. Может, в один прекрасный момент в пять раз возрастет число бытовых конфликтов с применением подсобных средств: топоров, колунов. Так люди будут бороться за тишину. А может, все птицы нашей средней полосы в один день вдруг дружно снимутся с места и покинут страну, замусоренную звуком миллионов включенных на полную мощь магнитофонов, радио и караоке. И мы тогда раскроем рты и удивимся, как и положено дуракам, не ведающим, что творят: "Ну ни фига себе! Наши птички эмигрировали!"

Иван Сергеевич Тургенев бродил с охотничьим ружьем по калужским лесам и потом с точной и сдержанной нежностью писал о красоте этих мест. Лев Николаевич Толстой из своего дома среди тульских лесов посылал всей России свои страстные послания о том, как следует жить. Эти люди и подумать не смели, что можно, как сквозь трухлявый пол, провалиться сквозь все понятия разума, красоты и морали — вниз, в тупость распада. Если бы они, эти почтенные люди, сегодня увидели бы свинокозла с его жвачным эгоизмом, свинокозла, швыряющего мусор под ноги, пугающего птиц и соседей ревом музыки, гоняющего по ночам по спальным районам на грохочущем мотоцикле, поджигающего сигаретами леса, пускающего петарды на фоне дрожащих от страха пожара деревень, превращающего в помойку все новые и новые пространства когда-то идиллически-чистой России — они бы отшатнулись в ужасе от этой картины.

Мы развивались, развивались и вот доразвивались до табличек на кладбищах: "Мусор на бросать!" Я видел такую табличку и на огромном Ваганьковском в Москве, и на маленьком сельском, у церкви в деревне Яшкино. Повсюду одно и тоже. Повсюду шествует этот ужасный, тупой свинокозел и сует свой мусор уже и в могилы к нашим близким. И не надо удивляться, если придет день, и мы проснемся, выглянем в окно и увидим, как в пахнущем пожарами, горьком от яда, наполненном разбитными мелодиями воздухе тянутся к границам караваны неперелетных птиц, а вслед за ними, поднявшись из замусоренных могил, скорбной процессией уходят из страны тени доктора Чехова, графа Льва Толстого и других наших оскорбленных предков.