НЕ ЧОКАЯСЬ

Все здесь есть: и отрешенное лицо Робби Кригера, и немая грусть в глазах Джона Денсмора, и спокойствие Рея Манзарека за его двумя клавиатурами, и раскаленный добела софит, и черная яма лондонского зала Roundhouse, откуда глядит своим всевидящим мозаичным оком жадная до зрелищ публика.
Вот он, Джим Моррисон в ореоле своего одиночества. Белая рубашка с раскрытым на груди воротом; знаменитые кожаные штаны с мексиканским ремнем; остроносые модные сапоги; господи, да я знаю его так, как будто вчера видел в клубе "Дом у дороги" или у пивного ларька на Шаболовке. Я знаю его усталое лицо, и жест, которым он закидывает левую руку за голову, и задумчивый наклон головы к правому плечу, когда он в молчании слушает Кригера, играющего тему из "Астурии" Альбениса; а еще усталые глаза и чуть заторможенные движения, следствие его вечного перебора, недосыпа и передозы.
Король Оргазма. Повелитель Ящериц. Молодой бог рок-н-ролла. Во всех этих ярлыках так много фальши. Посмотрите на его залитое потом лицо и поймите, как трудно ему, этому одинокому мальчику-книгочею, дается игра на публике. Одиночество поэта было в нем всегда, во время огромных концертов, и беспрерывных туров, и мучительных студийных сессий, во время всей этой жизни на свету и пляски напоказ, которые он никогда не принимал полностью и всерьез. Между ним и его жизнью всегда был разрыв, и в этом разрыве он укрывался от всех: маленький мечтатель Моррисон.. Потому что есть же иное небо за этим небом и иная жизнь за этой жизнью, да, Джим?
Сегодня, 3 июля, следует пить не чокаясь. Сегодня день его смерти.

ЛЮБИМЫЙ МОЙ

Когда над Польшей висела ночь военного положения, Кора и ее группа Maanam пела песенку "Stoje, Stoje", и все понимали, о чем это. Это о том, что в тяжелые времена остается только один выход: стоять!
Когда польская культурная элита с удобством располагалась в креслах, полагая музыку чем-то вроде пирожного к кофе, Кора обрушивала им на головы свой острый, как битое стекло, панк.
Когда герои вчерашних баррикад оказывались никудышными политиками, когда социум дурел на глазах, когда подступала историческая, личная и какая еще угодно безнадежность — у Польши всегда оставался ее персональный рок-джаз-панк-ангел: Кора.
Кора поет про серые подворотни Варшавы, про безвоздушное пространство Кракова, про сюрреализм крыш, про нежность цветов, про людей, которые пишут друг другу записки помадой на стекле, и про девушку легкого поведения на ночных портовых улицах. В ее песнях всегда есть тоска. И всегда в них есть небо.
Кора ее сценический псевдоним, на самом деле ее зовут Ольга Яцковска. В ней есть отточенный стильный шик, все равно, предстает она перед публикой в широкоплечем мужском пиджаке из second hand или в черном маленьком платье от Диора. Она выходит на сцену в черных очках и фиолетовых перчатках с обрезанными пальцами. В графически-четких движениях ее рук больше эротики, чем в бесконечном вилянии бедрами поп-девочек из вершин хит-парадов. И ее незамысловатая песенка про любовь вводит в транс.